Для того, чтобы подставлять грудь под ядра и картечь, шагая в сомкнутом строю на врага, требовалось немало мужества. Солдаты всех армий времен наполеоновских войн понимали -- любое ранение, даже самое малое при неблагоприятных условиях могло обернуться гибелью.
Не стоит удивляться жестокости нравов, господствовавших на поле боя наполеоновской кампании. Вот французский офицер Пьон де Комб при Бородино видит польского офицера-шляхтича, пораженного осколками гранаты в бок. Раненый поляк едва дышит, он обречен. Что делает французский офицер? Выполняет просьбу поляка, умоляющего его добить? Де Комб дает пистолет шляхтичу и тот сам стреляет себе в лоб, чтобы только избежать страшных мук.
Военные медики в наполеоновское время больше полагались на физические силы организма раненого. Вечный недостаток всего лишал их элементарных средств ухода и лечения увечных. В распоряжении полевого хирурга оставались только руки да небольшой хирургический набор инструментов.
Официально наполеоновские генералы, ответственные за тыловое обеспечение войск, докладывали Императору о заготовленных объемах перевязочных средств, о запасах спирта и йода, о специальных фургонах для вывозки раненых с поля боя. Однако на практике военные медики не могли спасти подавляющее количество раненых. Сраженных пулями и гранатами людей бросали на попечение местных жителей.
Инструментарий хирурга наполеоновских войн
В середине 18 века Академия наук Франции объявляет конкурс на лучший метод лечения ран. Побеждает способ доктора Буасье, предлагавшего выжигать края раны порохом. Считалось, что снять воспаление раненой плоти помогут пластыри из алоэ, спирта и скипидарной мази.
Опий и морфий стали применять в Европе только после 1805 года. А до того момента обходились алкоголем или физическим воздействием на раненого. Вместо анестезии изредка раненому давали водки. Или просто приказывали стискивать зубами деревянную палку. Еще универсальный метод -- пережималась сонная артерия, от такого нажатия раненый впадал в обморок. Считалось хорошим способом и обильное кровопускание -- от потери крови человек также терял сознание.
Среди солдат бытовало мнение -- лучше получить несколько десятков ран холодным оружием, чем одну орудием огнестрельным. В холодную пору было меньше шансов после ранения получить гангрену, но зато можно было умереть от мороза.
Обычно удары саблями или палашом, даже штыком парировались ружьем, приходились на элементы амуниции, на каску или кивер. В бою при Прейсиш-Эйлау кавалерист Марбо получил удар штыком, который не принес ему вреда. А в сражении под Полоцком в 1812 году ополченец Зотов, как следует из его мемуаров, дрался сразу с двумя кирасирами неприятеля. Латники порубили его ранец, шинель, руки, шею. Но Зотов, на удивление себе, выжил и поправился в походе, обходясь для заживления рубленых ран подручными средствами -- водкой, прижиганием, которые ему советовал лекарь.
На бородинских позициях русские искололи штыками генерала Бонами, который получил более сотни ранений. Но ни одно не оказалось достаточно серьезным, чтобы стать роковым. Бонами выжил после бородинской бойни.
Беспомощность военно-полевой хирургии приводило к тому, что в армии наполеоновских времен вид солдата или офицера с протезом вместо руки или ноги никого не изумлял. Боевые раны, ампутации превратили генерала Остермана-Толстого в обрубок, но он гордился своей инвалидностью больше, чем царскими орденами. Это были заслуженные раны, свидетельства доблести. Тоже самое можно сказать и безруком адмирале Нельсоне или одноногом бонапартовском генерале Кафарелли, герое Египетской кампании.